«Клетки» для пташек. У щеголих середины XIX века был пикантный секрет - кринолин. Его хорошенько прятали под юбками, чтобы он сообщал им нужную форму – венчика, бутона, воронки. Самый широкий кринолин назывался Малахов курган – дамы в нем казались столь же неприступными, как одноименная высота, которую во время Крымской войны героически обороняли русские войска. В 1840-е годы кринолины шили из тяжелой ткани и даже прокладывали ватными жгутами. В них было неудобно. В 1850-е инженеры предложили облегченный вариант из стальных обручей, перехваченных ткаными ремнями. Его назвали «каж», клетка. Самый известный производитель «кажей», компания «W. S. & E. H. Thomson», продавала их в США, Европе и России. В модные «клетки» ловил своих пташек и великий модельер Чарльз Фредерик Уорт, создававший великолепные платья на кринолинах. Среди его звездных клиенток - императрица Евгения, княгиня Паулина фон Меттерних, княжна Софья Трубецкая, crème de la crème большого света. С легкими гибкими «кажами», однако, тоже было непросто. Щеголихам приходилось учиться в них ходить, садиться и вставать, мягко проскальзывать сквозь дверные проемы. Они диктовали дамам новые правила этикета. Например, возникла манера сидеть «en fromage», то есть «в сыре». Дама в платье на кринолине аккуратно и с большим достоинством садилась в кресло, грациозно поджимала под себя праву ногу, а другой игриво и непринужденно болтала. «Кажи» оставались в моде чуть более десяти лет. В конце 1860-х им на смену пришли кринолетты и турнюры, небольшие каркасы, формировавшие на платьях дам пикантные выпуклости сзади, пониже талии. Впрочем, о кринолинах не забыли. Кристиан Диор, создавая образ женщины-цветка, вдохновлялся щеголихами 1850-х, пойманными в «клетки». В 1980-е годы Кристиан Лакруа возродил кринолины в форме забавных «мини-крини». Есть они и в коллекциях Жана Поля Готье, Александра Маккуина, Реи Кавакубо, Джона Гальяно, Виктора и Рольфа. Женщина-цветок. Считается, что образ женщины-цветка придумал Кристиан Диор. Это заблуждение. Диор ничего не придумал – он просто вернул на подиум даму Прекрасной эпохи, украшенную цветами, пахнувшую цветами, облаченную в платье, похожее на бутон. Щедрые на эпитеты журналисты 1900-х сравнивали своих современниц с «чудными незабудками», «нежными фиалками», «благоухающими орхидеями». Дамы были тонки, элегантны и благородно беззвучны – как цветы. Их S-образные силуэты напоминали перевернутые венчики: лиф и талия – это цветоножка, а юбка – нежные лепестки. Модные ткани украшали набойки в виде роз, сирени, васильков, пионов. Флоральные вышивки покрывали плечи, корсажи, рукава и низ платьев. Незабудки, ромашки, чайные розы, составленные из тонких отрезов шелка, оживляли дамские шляпки. Цветы были на веерах, браслетах, кольцах, брошах и фермуарах сумочек. Но дамы не только носили цветы. Дамы ими пахли. Самые модные ароматы Прекрасной эпохи – сирень, ландыш, жасмин и чайная роза. Все они потом станут фирменными одорами Кристиана Диора. Отчаянные фешионисты Belle Époque не боялись опасных экспериментов. Желая как можно дольше пахнуть цветами, они впрыскивали себе под кожу особые парфюмерные смеси, которые, если верить рекламе, способны были целые сутки сохранять в женском теле нежные ароматы розы, ландыша, гиацинта. Говорят, инъекции приводили к летальным исходам. Но красота требовала жертв, и хрупкие красавицы рисковали, терпели и фанатично себя совершенствовали. Сейчас никто не решается на такие процедуры, но запахи туберозы и ландыша не покидают моду, и дизайнеры продолжают создавать цветочных женщин. Особенно изящны они в исполнении Дриса ван Нотена, Undercover и Джонатана Андерсона. Девушки в униформе. В России форму носили и мужчины, и женщины, и дети. И даже нежные юные девы щеголяли в форменных нарядах. Воспитанницам институтов благородных девиц полагались камлотовые и коленкоровые платья, цвет которых зависел от возраста. В Смольном институте младшие классы носили платья кофейного цвета, средние - голубого, а выпускные – белые. Воспитанницы Пепиньерского класса, готовившего учительниц и гувернанток, отличались серыми платьями с белой косынкой-«фишю», перекрещенной на груди. Позже, когда пепиньерки становились воспитателями, они сохраняли в своих нарядах элегантную строгость институтской формы. Костюм гимназисток состоял из коричневого платья и передника, черного по будням и белого по праздникам. Эту же форму иногда носили столичные жрицы любви – на улицах они ловко камуфлировались под гимназисток и так скрывались от полиции. Легким военным шиком отличались платья-«амазонки» для верховой езды, украшенные стоячим воротничком. Это наряд щеголихи дополняли шляпой «а ля мушкетер» и перчатками с раструбами. Повседневные наряды тоже имели форменные элементы. По лифам визитных платьев вились гусарские шнуры, на манжетах красовались петлицы в стиле офицерского мундира XVIII века. Летом девушки гуляли в платьях-матросках, держа за руку младших братьев, тоже в матросских костюмчиках. В период Великой войны модницы обзавелись пальто с высоким стояче-отложным воротником «Бонапарт» и блузами со сборками, похожими на газыри. Тогда же на улицах Москвы и Петрограда появились дамы в настоящей военной форме – это были нижние чины женских ударных батальонов. Их необычный вид многих смущал. Но прошло время, к девушкам в униформе привыкли, и сейчас они совершенно никого не удивляют. «А ля рюсс». Русский стиль вернула в светскую моду императрица Екатерина Великая. Она же сочинила и русское платье для ношения при дворе. Традицию любить все исконное продолжил ее внук, Николай I. Он тоже ввел для придворных дам псевдорусские платья. При Александре II русофильство обрело черты государственной идеологии. Народная тема громко и победно звучала в светской моде, особенно после победы над турками в 1878 году. Тогда стали невероятно популярны так называемые русские платья, в которых сочетались мотивы многих восточно-европейских национальных костюмов. Детей тоже одевали с этнографическим шиком: девочек - в крестьянские сарафаны, салопчики и пестрые повязки, мальчишек – в косоворотки, шаровары и сапожки. Родители считали, что в таких нарядах их чада больше будут любить Родину. Новую волну русофильства спровоцировал бал 1903 года в Зимнем дворце. На это роскошное действо съехались представители всех славных и древних родов. Темой выбрали эпоху царя Алексея Михайловича. Костюмы сшили лучшие портные империи – Бризак, Ламанова, Иванова, Каффи. Вслед за аристократами русскую тему подхватили театральные режиссеры и ранние кинематографисты. Сергей Дягилев покорил дикой экстатической Русью малахольных европейцев, а французский модельер Поль Пуаре превратил этот образ в пряную персидско-славянскую сказку. В 1920-е годы ее на свой лад пересказывали русский эмигранты, открывшие дома моды в Европе и США. Сейчас, по прошествии ста лет, русские образы все еще в тренде. Совсем недавно социальные сети покорил стиль «Slavic bimbo». В нем есть кое-что от дягилевской дикой Руси и бала 1903 года, но много больше от голливудского фильма «Доктор Живаго» и стиля макси 1970-х годов. «На больших медведях». «Барин-то богатый, шубу носит на больших медведях», - так говорили в народе о господах, носивших одежду на жирном медвежьем меху. Она стоила дорого. На ее подбивку могло уйти несколько шкур. «Большими медведями» гордились, особенно купцы и промышленники. Они выгуливали их, словно любимых питомцев, катались в них в открытых санях и ходили в фотографические ателье, чтобы сняться в роскошных нарядах на память. Иногда перебарщивали – заказывали шубу мехом и внутрь, и наружу. Таких обычно высмеивали, ведь по законам хорошего тона благородным господам следовало носить одежду мехом лишь внутрь. Но что такое этикет в сравнении с острым желанием похвастаться. Дамы вели себя скромнее и предпочитали меха легкие, но не менее дорогие – куницы, соболя, песца, горностая. Ими подбивали шубы и длинные ротонды (круглые зимние накидки без рукавов), носили их в виде горжеток и украшали высокие шапки, прозванные «боярками». Когда дама отправлялась на вечер или концерт, она набрасывала на плечи широкий палантин из соболя, чернобурки или норки. Детям заказывали шубки из каракульчи и шапочки из белки, малышей кутали в белые салопчики из кролика. Словом, не было в России ни одного, кто бы не носил мехов. И эта любовь до сих пор столь глубока и необорима, что никто не может заставить русских модников отказаться от песца или норки. «Большие медведи» нынче не столь эффектны, но поклонники есть и у них. Каскады, ватрушки и локоны любви. В период Belle Époque истинно прекрасными считались обладательницы роскошных шевелюр. Пышные укладки были в большой моде, и дамы шли на все тяжкие, чтобы сделать волосы гуще, длиннее, шелковистее. Воодушевленные журнальной рекламой, они покупали волшебные снадобья. «Товарищество Гигиена», например, предлагала им мазь «Креско» на основе глицерина, соды и «секретных смесей» - ее следовало ежедневно втирать в голову, чтобы добиться необходимого эффекта – с рекламного плаката на дам смотрела счастливица с баснословным каскадом волос. Другие, следуя рекомендациям светских изданий, мазали волосы жиром с примесью кокаина, который, якобы, «усиливал выделения кожи и способствовал росту волос». Иные, начитавшись старинных рецептов, втирали в голову змеиный яд, который, как утверждалось, укреплял не только волосы, но и память. Если даже это не помогало, женщины покупали шиньоны. А потом за дело брались парикмахеры. Они взбивали шевелюры «а ля Ниппон», то есть во вкусе японских гейш. Или зачесывали вверх и навертывали петлями, чтобы волосы напоминали завитки плюща. Они разделяли их на прямой пробор и укладывали волнами в подражание модной певице Лины Кавальери. Или убирали в тугую кичку в стиле Анны Павловой. Или, слегка подвив по-цыгански, выкладывали по лбу и возле ушей милые колечки, называвшиеся локонами любви. Во время Великой войны дамы устали от пышных шевелюр, и в моду вошла укладка, имитировавшая короткие волосы. Это был осторожный шаг в будущее – в свободные 1920-е годы, в эпоху джаза, секса и мальчишеских стрижек. В тени прекрасных дам. Мужчины Прекрасной эпохи были скучны и черно-белы. Они казались тенями своих изысканно одетых подруг. Но в этом была своя логика. Женщина играла роль визитной карточки – по ее облику определяли финансовый достаток спутника. Если она одевалась с большим вкусом и сверкала волшебными драгоценностями – значит, ее супруг щедр и богат. И такой даме невероятно завидовали. Впрочем, черно-белые господа Belle Epoque все же следили за модой, почитывали журналы, шили костюмы по мерке у лучших столичных портных, Лидваля и Тедески, посещали парикмахеров, ухаживали за своими кавалерийскими бакенбардами и подвивали усы. Они знали на зубок правила костюмного этикета. На прогулку надевали легкие пиджачные тройки. Днем ездили в департамент в элегантных черных сюртуках и брюках в тонкую полоску, а на балы отправлялись во фраках, пикейных жилетах и белых галстуках-бабочках. У каждого щеголя хранилась дюжина перчаток на каждый случай и десятки шляп – от вечернего «шапокляка» (складного цилиндра) до задорного летнего канотье (соломенной шляпы) и пробкового шлема для путешествий. Элегантные пальто с шалевым воротником господа надевали осенью и весной, а когда ударяли русские морозы, из гардеробов доставали шубы на медвежьем и бобровом меху и роскошные «николаевские» шинели с пелериной. Но даже в них господа не могли конкурировать со своими спутницами, вооруженных меховыми ротондами, горностаевыми палантинами, шапками-«боярками», а также алыми губками и выразительными глазами, перед соблазном которых черно-белые мужчины не могли устоять – они сдавались и тратили на гардеробы подруг состояния. Автор текста - Ольга Хорошилова, историк искусства и костюма, кандидат искусствоведения.